Прекрасное и нравственное неразделимы
(сочинение на уроке)
Само определение «неразделимы» в сочетании с прекрасным и нравственным означает, что одно не может существовать без другого, что мы не сможем найти такого примера, когда прекрасное не было бы нравственным. Встает вопрос разграничения прекрасного и красоты.
Прекрасное – противопоставление уродливому в том или ином смысле: в физическом, в моральном, в формальном; красивое, близкое к совершенству. Красота – это гармоничное соотношение всех составляющих частей в том или ином смысле: во внешнем, в душевном, в духовном. Красота – не баланс, а отсутствие необходимости искать баланс. Прекрасное – особое положение ума и чувства при соприкосновении с тем или иным предметом, понятием или явлением, которое сознание воспринимает как красивое.
В понятие красоты довольно просто отнести какие-то общепризнанные примеры: классическая музыка красива, небо красиво, роза красива и тому подобное. Наряду с этим существуют «более узкие», так сказать, «на любителя» вещи, которые кажутся красивыми далеко не всем: современная поэзия, экспериментальная музыка, чья-то внешность.
Самый простой тип красоты – физическая, и тот не дает полной ясности. Дориан Грей – герой, воплощающий красоту внешнюю в ее максимальном выражении, но доведший себя до полного нравственного разложения. Роза Маленького принца – красивое, но не умеющее сочувствовать существо. И в то же время Квазимодо – воплощение физической уродливости, полный высокого и нравственно чистого и светлого чувства. И Сирано де Бержерак – герой, адекватно разделяющий внутреннюю красоту (мыслящий, талантливый, способный на жертву во имя высокой цели) и внешнюю (уродство).
Видение красоты куда более индивидуально, чем может показаться на первый взгляд, и красивое можно увидеть даже в объективно уродливых вещах, нельзя и отрицать присущую практически всем людям болезненную тягу к странному, отвратительно-эстетическому. Картины Босха красивы, но чем пристальней всматриваешься, тем больше непонятного и неприятного для себя обнаруживаешь. Чем больше читаешь Чака Поланика, Чарльза Буковски, Стивена Кинга, даже Энтони Берджесса – тем больше убеждаешься в двоякости внешнего отточенного слога по отношению к внутренним описываемым действиям.
Появилось это, думаю, с изменением роли искусства в человеческом сознании, ибо современная концепция разительно отличается от былой, как следствие – изменение самого сознания – установки на бунт. Если искусство не бьёт по больному, не вызывает сильнейших, неважно, каких, эмоций, желания ответить – оно кажется современному человеку бессмысленным и пустым. Такой цели не найти в Золотом веке – только, может быть, в Серебряном, но утверждать не берусь. Красиво ли подобное искусство? Скорее, нет (но это совсем не лишает его огромной идейной ценности, весомости и тонкости).
Красота как идея – явно «не человеческой» природы; она не обязана соответствовать человеческому мерилу; прекрасное – обязано, потому что в этом заключается его смысл. Понятие прекрасного одновременно еще более индивидуально, но более фильтровано, ограничено рамками душевного понимания. Прекрасно, например, всякое искреннее чувство, наполненное приятием и добротой, прекрасна созидающая атмосфера творческого дела, соединяющая разнородные мысли, идеи, чувства, представления в одно целостное, прекрасно перерождение в природе, свидетельствующее о непрерывной эволюции, движении; эти понятия, действительно, прекрасны, поскольку соотносятся с конкретными моральными общечеловеческими основами бытия.
Отсюда напрашивается вывод: прекрасное есть нравственная красота.